О нас Контакты Отчеты ТРК Угрозы Научи хорошему Партнеры

Исправление закона о шлепках: основные результаты

12.02.2017
2017.02.12_01.jpg

Законопроект принят в третьем чтении.

То есть Госдума свое слово сказала окончательно и поправок уже вносить не будет. Есть одобрение Совета Федерации. Ждём решения Президента.

Законопроект убирает из УК 116 особую, приравненную к хулиганам и экстремистам, категорию «близких лиц».

Статья 116. Побои (прежняя редакция , принятая летом 2016 г.)

Нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в статье 115 настоящего Кодекса, в отношении близких лиц, а равно совершенные из хулиганских побуждений, либо по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды, либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы -наказываются обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо ограничением свободы на срок до двух лет, либо принудительными работами на срок до двух лет, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет.

Примечание. Под близкими лицами в настоящей статье понимаются близкие родственники (супруг, супруга, родители, дети, усыновители, усыновленные (удочеренные) дети, родные братья и сестры, дедушки, бабушки, внуки) опекуны, попечители, а также лица, состоящие в свойстве с лицом, совершившим деяние, предусмотренное настоящей статьей, или лица, ведущие с ним общее хозяйство.

Статья 116. Побои (новая редакция)

Побои или иные насильственные действия, причинившие физическую боль, но не повлекшие последствий, указанных в статье 115 настоящего Кодекса, совершенные из хулиганских побуждений, а равно по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы, - наказываются обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо ограничением свободы на срок до двух лет, либо принудительными работами на срок до двух лет, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет.

Сравним максимальные наказания:

 
 

Было до 2 июля 2016 года

В силе с 3 июля 2016 года

Будет

Близкие лица, впервые

арест до 3 месяцев (УК 116, ч.1),

можно помириться

лишение свободы до 2 лет(УК 116),

примирение запрещено

адм. арест до 15 суток (КоАП 6.1-1)

Близкие лица, повторно

арест до 3 месяцев (УК 116, ч.1),

можно помириться

лишение свободы до 2 лет(УК 116),

примирение запрещено

арест до 3 месяцев (УК 116-1),

можно помириться

Неблизкие, впервые

арест до 3 месяцев (УК 116, ч.1),

можно помириться

адм. арест до 15 суток (КоАП 6.1-1)

адм. арест до 15 суток (КоАП 6.1-1)

Неблизкие, повторно

арест до 3 месяцев (УК 116, ч.1),

можно помириться

арест до 3 месяцев (УК 116-1),

можно помириться

арест до 3 месяцев (УК 116-1),

можно помириться

Хулиганы и экстремисты

лишение свободы до 2 лет(УК 116, ч.2)

лишение свободы до 2 лет (УК 116)

лишение свободы до 2 лет(УК 116)

 

Не случится ли теперь массовая вспышка насилия? Этот вопрос обсуждался особо. Каждый раз подчёркивалось, что наказание не отменяется, что уже с первого раза будет административное наказание, а со второго будет уголовное.

И каждый раз подчёркивалось, что если речь именно о насилии как о регулярных действиях (а не о единичных событиях), то это вообще другая статья — УК 117 (истязания), которую никто не менял. А если речь о единичных случаях, когда причиняется вред здоровью, то это тоже другие статьи, которые тоже никто не менял.

Но если говорить именно о разовом «применения силы с причинением боли без вреда здоровью», то, на мой взгляд, надо разделить две ситуации — в семье и вне семьи.

Для посторонних

Теперь, если вас побьют на улице, первое наказание будет заметно меньше. Это было введено в 2016 году и сейчас не пересматривается. Хорошо это или плохо — решайте сами, но это не вопрос семейной политики. И если вспышка насилия будет, то это из-за 323-ФЗ от 2016 года, а не из-за того, что обсуждается сейчас.

В семье. Взрослые

Юристы пишут (ориентируюсь на данные из интернета), что семейные дела по УК 116 по заявлению пострадавших возбуждаются в основном либо сгоряча, либо уже изначально чтобы припугнуть, а потом дело закрыть, либо просто для вымогательства (например, ребенка при разводе). Здесь закон 2016 года устроил людям большую гадость, запретив примирение, если нет вреда здоровью. И одновременно проявил маразм, разрешая примирение, если вред здоровью есть.

Для упрощения я опускаю разницу между семьей и бытом. Огромная доля преступлений — собутыльники — это не «близкие лица», о которых шла речь. Бывшие супруги — тоже частая группа, и тоже уже не «близкие лица».

В семье. Дети

Такие дела возбуждаются не по заявлению потерпевшего, а государством. Как показала прокурорская проверка в Хакасии еще в 2015 году, почти половина дел возбуждается без достаточных оснований. То есть — ни за что.

Будут ли родители теперь чаще шлёпать своих детей по попе, если им разрешить? Мне этот вопрос кажется странным — ни разу не слышал, чтобы в этом вопросе родители опирались не на мораль, а на УК. Я говорил с сотнями людей — никто не ответил, что если можно, то и нужно. Был полный спектр ответов. В основном говорили: «Воспитывать нужно, и нельзя это запрещать», или: «Бить нельзя, но сажать за это — недопустимо». Редко: «Бить нельзя, надо запретить», или совсем уже редко: «Били и будем бить». Но никто не говорил: «Если разрешат — буду».

(Что касается не шлепков, а именно насилия как социального явления, повторяю еще раз, там работают другие статьи УК.)

Сравните эти опасения с таким фактом: когда ввели жесткий 323-ФЗ —  приравняли воспитание к хулиганству с реальным сроком, число «преступников» не только не упало, а выросло в 7 раз. Хотя состав «преступления» не изменился.

Парадокс: строже наказываем — больше нарушают! Неужели потому и «нарушают», что наказываем? Или наоборот, закон ужесточался не для того, чтобы его перестали нарушать, а для того, чтобы его почаще применять? Так что же здесь первично — деяние или желание наказать?

В чём спор по существу?

Здесь ведь не только лобби. Никакой проходимец не преуспеет, пока не достигнет «непротивления» общества. Напишу, как я это понимаю.

Убийства, увечья, иной вред здоровью — это осуждалось всегда. Но при этом раньше (в СССР) родители были обязаны воспитывать детей. Телесные наказания допускались постольку, поскольку они соответствовали воспитательным целям. Сейчас у родителей уже нет обязанности воспитывать достойного гражданина советского общества, поэтому и возникает вопрос, а нужны ли ему соответствующие права?

Как теперь быть с телесными наказаниями? Это имеет отношение к воспитанию? Или это только прикрытие для насильников? Может, каждый шлепок — это скрытая ненависть, которая обязательно закончится очень плохо? Думаю, спор только об этом.

По данным обширного исследования 2014 года АКСИО-4, в котором было опрошено 43 тысячи (!) человек, 51% наших сограждан считают, что воспитание с помощью шлепков и подзатыльников считается нормой, кто-то считает это болезнью или ошибкой, и только 2% сочли это преступлением.

Наверное, уже многие слышали, как работает система межведомственного взаимодействия, «благодаря» которой детей в детсадах специально осматривают, по каждому синяку опрашивают, и при малейшей возможности, что он получен от родителей, автоматически начинаются следственные действия. Одни обязаны сообщить, другие обязаны принять меры — адские шестерни крутятся, и ни одна шестерня как бы и не виновата. Пример: брат ударил сестру кубиком по лбу. Синяк. На расспросе девочка попыталась выгородить брата («я сама, мол, ударилась»). Девочку забрали, маме вменяют УК 116. Когда вернут ребенка — никому не известно.

Откуда такая исступлённая настойчивость в борьбе с «семейно-бытовым насилием»? Почему в закон впихивалось положение, по которому родных и с хулиганами уравняли, и мириться запретили, и сказали: «меньше вреда — сильнее наказание»? Почему ребенок, которого выпороли за кражу денег у родителей, должен лишаться семьи и получать в биографии пятно «судимость матери/отца»? Как можно было додуматься до того, чтобы за «побои» давать те же 2 года, что и за убийство по неосторожности?

Не буду сейчас обсуждать, чьи интересы защищал Крашенинников. Не буду обсуждать, сколько получают «профессиональные родители», когда выстоят очередь за подходящими сиротами. Но отмечу, что цифры «ужасного семейно-бытового насилия», которыми на днях снова пугали депутатов, оказались настолько уже избитой фальшивкой, что через несколько же минут после того, как они были «доложены», они были опровергнуты другим выступающим. На том же заседании. Корни этих цифр западные, в целом миф называется «каждый пятый», а проповедует его Иностранный Агент «АННА».

Этот миф о семейном насилии зачем нужен? Этот миф нужен для того, чтобы приковать фокус внимания к слову «насилие». Это слово должно стать таким больным, чтобы разговор о шлепках сам собой перескакивал на разговор об убийствах даже тогда, когда обсуждается только статья 116, где прямо сказано: без малейшего вреда здоровью. Статья именно Уголовного Кодекса, задача которого — наказывать за то, что реально сделано, а не за то, что, по чьему-то мнению, могло было бы быть сделано в будущем. Мысль перескакивает сама собой, это можно показать на примерах. А пока мысль скачет, депутаты принимают законы.

В чём же спор по существу? С одной стороны спора — точка зрения, по которой семья — основа общества, создаётся с добрыми намерениями: любви, желании жить вместе, способности прощать, а в идеале — в стремлении постоянно становиться лучше и лучше. Уголовный кодекс — самый неподходящий инструмент в семейных делах. Логичнее уж вообще разрушить семью, чем судиться с супругом, не разводясь. Хотя бы в анкете потом сможете лукаво написать: «Это он уже потом, без меня». То же с детьми: предполагается, что, если наказали, — значит за дело.

С другой стороны спора — точка зрения, по которой в основе общества — индивид. Он самодостаточен, поэтому воспитывать его не надо, серьезных разговоров у него ни с кем быть не может в том смысле, что любой вопрос — мелочи по сравнению с неприкосновенностью его личности. А если его кто-то ударил, то это, конечно, или болезнь, или злой умысел. Попался, значит, нашему индивиду неадекватный, так сказать, партнер. И теперь портит ему жизнь.

Я думаю, что если есть индивид, рассуждающий о других «индивидах», то почему он уверен, что именно ему лучше знать, допустимы ли физические наказания в чужой семье? Старшее поколение прямым текстом говорит: «Нас пороли, а мы людьми выросли. Спасибо, но нам такая ваша „забота“ не была нужна». Но нет — надо запретить! Мол, дети — ничего сказать не могут. А что, если бы могли, то обязательно поддержали бы уголовный запрет шлепков? Вот есть вполне взрослые люди — но и они почему-то забирают свои заявления. Братья подрались — помирились. Что, боятся друг друга, что ли?

Почему же поборники телесной неприкосновенности молча кивали, когда принимались законы, которые разрешали «бить» на улице, но закатывают истерики, когда то же самое «разрешается» в семье? В чём разница? Откуда такая особая неприязнь к семье?

Удивляет безумная настойчивость, с которой они требуют за первый же синяк отправлять за решётку. Это совершенно неадекватная деструктивная мера. И если, может, вам и всё равно, сядет ли уличный хулиган, то судимость вашего родственника — огромные проблемы и для вас самих. Так, может быть, тут не просто «внезапно возникшая неприязнь» к семье, а такая особая форма проявления агрессии? Сначала внутренняя агрессия проецируется на раскрученный образ семейных насильников, а потом она же обрушивается на этот образ? Психологи, что скажете?

Да, то, что называют бытовым насилием, существует. Оно совсем не так распространено, как его малюют, но правда то, что наше общество уже ощутимо разложено. Пьянство и разврат, показываемый по телевизору, осмеяние советских смыслов и отсутствие новых играют свою роль. Но пока разлагается семья, чиновничество тоже не отстаёт и разлагается еще быстрее. За смерть Умарали никто не ответил. Чиновники отвечают за смерть детей в родных семьях («вовремя не отреагировали»), но не отвечают за смерть детей в своих собственных руках. Трудно представить себе больший бред.

Так кто же сможет лучше воспитать детей? Родители или чиновники по подсказке иностранных агентов? Многие родители живут только ради детей, а много ли чиновников живет только ради народа?

Чтобы решить этот спор, надо просто указать, что есть порог дома. Нанесён вред здоровью — судите! Нет вреда — не ваша сфера ответственности. Лучше помогите малоимущим накормить детей. Уберите насилие с ТВ. Верните хорошее образование. Начните, наконец, лечить алкоголиков. Это и есть социальные функции государства. А не говорите: «Вы знаете, нам гораздо проще отобрать ребенка, чем помочь».

Что изменит принятый закон?

Намного больше, чем 4 слова. Но сначала закон должен быть подписан Президентом. Затем — опубликован. И тогда он вступит в силу.

Позволю себе немного оптимизма. Повод стоящий.

— Сразу можно будет пересмотреть массу несправедливых дел.

— Все увидят две вещи. Первое, что ювенальное лобби существует. Второе, что с ним можно бороться. А заодно можно будет, наконец, прямо договориться, можно ли в России а) вообще воспитывать детей и б) воспитывать детей иначе, чем это себе представляют разные НКО. И если можно, то установить порог невмешательства в семью — т.е. границу её суверенитета. Причем порог адекватный — не безумно-либеральный, и не «домостроевский». И это уже будет началом конца ювенальной юстиции. Сначала в России, а потом и... (дальше пока не мечтаем!)

— Можно будет, наконец, прямо спросить, что именно ведет к росту насилия. Ведь сначала насилия как бы не было, а потом всё валили на семью. И на этот неудобный вопрос придется отвечать.

Но всё это пока только желаемые перспективы. Чтобы они стали явью, нужно продолжать борьбу.

Алексей Стратонников, РВС.

По материалам РВС Новости


Остановим
дистант!
Получать
рассылку
Фотогалерея Видеогалерея
Эксклюзивное интервью с Виктором Садлинским
Эксклюзивное интервью с Виктором Садлинским